sova_savushka | Публикации: "Сибирские истоки", "Дорога вместе" (Reply)

Хотела выложить всё одним постингом, но объём слишком велик. Разбиваю на части и прошу прощения, что меня будет много.

"Сибирские истоки", № 2, 1999. Стихотворения "Переменка" и "Город".
Переменка
Разносится, разносится
Веселой трелью звон.
И ножки сами просятся
В пекарню за углом.
И сладкие, с начинкою
Едятся пирожки.
В повидле обе ленточки,
Как бабочки, легки.
И слышится, и слышится
Ледка последний хруст.
Зеленых листьев-бантиков
У солнца просит куст.
Но переменка кончится.
Апрель - прощай! Скорей,
От улицы - по лестнице -
К уюту батарей.
Но классики начерчены,
И видно из окна:
Скромна, как первоклассница,
У входа ждет весна.
1999 г.

(Второе стихотворение утеряно.)

"Дорога вместе". №1, 2006. Рассказы "Быть мамой", "Соседи". (+Сашины фотографии).

Савушкина Наталья

Быть мамой

Всем, всем мамам на свете посвящается!

Быть мамой -- значит забывать о себе, с раннего утра и до позднего вечера думать о пропитании ближнего, подавать страждущим щедрой рукой, делать это вовремя и с любовью. Быть мамой -- значит отдавать.

Быть мамой - значит быть выносливой. Не изнемогать, когда трудишься. Через "не могу" подниматься и убирать, готовить, мыть, стирать, гладить и приводить в порядок; одевать, причесывать, веселить, наставлять, утешать, убаюкивать, даже не помышляя об отдыхе. Быть мамой значит быть сильной.

Быть мамой - значит быть изобретательной. Придумывать, как из двух старых кофточек соорудить новую, конструировать карнавальные костюмы, сочинять пироги, супы и компоты. Быть мамой значит обладать недюжинной фантазией.

Быть мамой – значит располагать ответами на все вопросы. Совершенно точно зная, где живут звезды и сколько иголок у дикобраза, все-таки брать с полки энциклопедию и по ночам читать, читать, читать... Быть мамой – значит всегда учиться.

Быть мамой - значит выступать адвокатом и прокурором в одном лице, разбирая бесконечные «он первый начал», «а чего она...». Быть мамой значит быть мудрой.

Быть мамой – значит быть оптимисткой. Глядя, как дочка в сотый раз проливает чай на скатерть и хлопает дверью, верить, что эта девочка когда-нибудь превратится в изящную девушку. Быть мамой – значит не терять надежды.

Быть мамой – значит вновь и вновь открывать сердце тому, кто причиняет тебе сильную боль. Это значит – несмотря ни на что, обнимать и петь колыбельные на ночь. Быть мамой значит уметь терпеть и прощать.

Быть мамой – значит понимать и принимать. Воспринимать чужую боль как свою, разделять огромное горе из-за сломанного цветка или улетевшего жука; уметь радоваться маленьким радостям, ведомым только детям, и вместе с ними смеяться над тем, что действительно смешно, а не принято считать таковым. Это значит видеть мир глазами своего ребенка, идти вместе с ним по жизненному пути, нежно помогая преодолевать трудности, и всегда быть готовой прийти на помощь. Быть мамой – значит любить.

Быть мамой – значит, умея все, понимать свою слабость, и, вставая или ложась, готовя или гладя, молиться, чтобы Господь упас, уберег, сохранил, наставил, уврачевал близких и дорогих, и чтобы блаженный тяжкий труд материнства продолжался еще многие, многие годы...

БЫТЬ МАМОЙ -- ЗНАЧИТ БЫТЬ СВЯТОЙ.

Савушкина Наталья

Соседи

Наш сосед Толик – цыган. На его лице это написано не совсем отчётливо, но есть что-то национальное в смугловатой коже, больших глазах навыкате и крепкой кряжистой фигуре. Толику под шестьдесят, он вырастил троих сыновей, но до сих пор, представляясь, он называет себя «Толик». Так мы и зовём его, годящегося кому – в отцы, а кому и в деды.

Квартира Толика прямо под нами, на первом этаже. Два года назад мы её залили. Была такая история в нашей жизни. Сварщики из местного домоуправления криво приварили нам батарею, и в день открытия отопительного сезона она стала фонтанировать, как «Дружба народов» на ВДНХ. И всё бы, может, обошлось, но сезон почему-то открыли в пятницу днём, когда все дееспособные жители были на работе. Вечером, когда люди в предвкушении выходных вернулись к очагам, извергающая ржавую воду батарея уже успела промочить деревянные перекрытия, а заодно залила наш музыкальный центр, паркет в коридоре и квартиру Толика. Впереди были суббота и воскресенье, в которые домоуправление, конечно же, не работало.
Дверь нашей квартиры избежала выламывания только чудом: Сергей вернулся с работы несколькими минутами раньше этого события.

- Ты будешь из шестой квартиры? – спросили его на лестничной клетке, где уже два месяца не горит свет, четверо мужчин с монтировками.

- Я. А что случилось?

- Заливаете нас, - угрюмо сказал смуглый мужчина что постарше, с тёмными кругами вокруг глаз. – Стояк проверьте.

Так мы познакомились с Толиком и его сыновьями.

Вычерпывая тазиками воду бок о бок с четырьмя разутыми, в засученных до колен брюках, мужчинами, Сергей узнал, что Толик работает охранником, всю жизнь живёт в этом доме и успел женить уже двоих сыновей. Конечно, надо было что-то рассказать и о себе. Сергей рассказал. Узнав, что мы недавно поженились, Толик счёл необходимым дать наставление:

- Жену баловать нельзя. А то привыкнет. С первых дней надо держать в узде.

Как потом рассказывал Сергей, соседу приходилось верить на слово, поскольку женщин в доме не было, и оценить результаты взнуздывания было невозможно. Но я стала побаиваться Толика. На всякий случай.

Как ни странно, с этой батарейной истории начались наши приятельские отношения с соседями снизу. Толик оказался человеком хозяйственным. Он одалживал у Сергея то ножовку, то болгарку, подолгу их не отдавая, - видимо, инструментам находилось дело. Осенью его видели развешивающим во дворе бельё, - в любую погоду он выходил в лёгкой футболке - загорелый, подтянутый, только с тёмными кругами вокруг глаз - после дежурства. Он постоянно что-то пилил, строгал, прибивал, и часто в нашей квартире до одурения резко пахло краской, - это Толик наводил красоту в доме.

Но потом, когда родилась Саша, нам стало не до соседей. Хотя нет, мы вспоминали их по утрам, когда в комнате становилось накурено – через щели с нижнего этажа к нам проникал дым. Мы наскоро заворачивали крохотный комочек Сашиного тельца в одеялко и бегом бежали в парк. Это повторялось каждое утро. Часто по дороге из парка я встречала Толика. Он снисходительно кивал мне, а я заискивающе улыбалась и всеми фибрами души ощущала, что я – всего лишь женщина, которую надо держать в узде. Поздоровавшись без слов, наш сосед молча и величественно удалялся, не посмотрев в нашу сторону. Даже его собака, большой чёрный водолаз, казалось, относилась ко мне свысока.

Так росла и крепла наша «дружба». Я терялась где-то на задворках мужских отношений, слишком презираемая одним и, вопреки советам, не удерживаемая в узде другим. Несмотря на все эти странности, мы дорожили своим первым знакомством так, как это умеют делать только новосёлы и эмигранты. Кроме Толика, больше мы никого в доме не знали.

Но постепенно значимость первого знакомства ослабла. Спустя несколько месяцев мы уже знали соседей из квартиры напротив - предпринимателей; соседей сверху, врачей; программиста с четвёртого этажа. Мы подружились со всеми детьми и, конечно, здоровались со всеми пенсионерками нашего дома, - словом, мы прижились и стали своими. И тут случилась неприятность.

Моя Саша упала. Упала сильно, и случилось это не дома, где перекись и вата под рукой, а в подъезде: слезая с коляски, маленькая полуторагодовалая девочка забыла выставить ножки и со всего размаха «нырнула» носом вниз. На ступеньке, о которую она ударилась, был острый скол.

Какое-то мгновение после падения было очень тихо. Потом Саша заголосила так, что у меня внутри всё похолодело. Я стояла и не могла двинуться с места. Передо мной в тумане плыл Сашин затылок в розовой шапке и капельки крови на сером полу. Я боялась посмотреть, ЧТО там.

Конечно, теперь, когда всё обошлось, зажило и забылось, я удивляюсь, почему тогда не схватила Сашу в охапку и не помчалась домой сразу, в ту же секунду. Что за оцепенение на меня нашло? Я стояла и тупо смотрела на лежащего передо мной ребёнка. До сих пор помню в мельчайших деталях узор на Сашиной куртке, каждую точку на полу, свет из слепого окошка на площадке. Я понимала -- надо что-то делать. Но пошевелиться я не могла.

Не знаю, сколько стояла так, не двигаясь, а в ушах гремел Сашин плач. Внутри у меня что-то закололо, и комок подкатил к горлу. Костяшки пальцев заныли: я вцепилась в ручки коляски и никак не могла отпустить их.
Из первой квартиры на лестницу вышла покурить молодая женщина.

-- Здрасьте, -- сквозь сигарету процедила она и уткнулась в мобильник. «Дзинь, дзинь», попискивали кнопки на светящемся табло.

Этот ли звук вывел меня из оцепенения, или сработала смешная защитная реакция: дым – значит, надо уходить, -- но я, наконец, разжала руки. На пол упала сумка, висевшая на запястье. Посыпались ключи, салфетки, выкатились покупки: яблоки и помидоры. Но мне было не до них. Я вытирала Сашино заплаканное лицо, и платок впитывал ярко-красные пятна. Женщина курила, не отрывая взгляда от экрана телефона.
Позади меня хлопнула дверь: в подъезд вошёл сосед с третьего этажа, глава семейства врачей.

-- Что же это, упали? Ах, малышка, бедненькая, -- лёгкая улыбка в сторону Саши, кивок головой мне, -- сосед аккуратно обошёл наш выкатившийся из сумки беспорядок и взбежал по лестнице с элегантностью человека, сознающего свою силу. Он ещё раз кивнул нам с верхней площадки и скрылся.

Уговаривая Сашу потерпеть, сама уже готовая разреветься, я шарила по полу в поисках ключей. Среди возни я раздавила ногой пакет с печеньем, и теперь повсюду валялись кусочки сдобного курабье, мешая мне нащупать связку. Саша плакала. Женщина из первой квартиры курила.

И тут появился Толик.

Снова хлопнула входная дверь, и в подъезд степенно вошёл он, ведя на коротком поводке своего водолаза. Толик не сказал ни слова, только кинул быстрый взгляд на ревущую Сашу и на месиво под моими ногами. Собака сунула было нос в нашу кучу малу, но хозяин так рявкнул на неё, что она птицей взлетела на свой первый этаж по злосчастным четырём ступенькам, которые мы одолеть не смогли. Чёрная лохматая комета мелькнула перед нами, и тут же кончик её хвоста скрылся за дверью квартиры, как всегда, открытой: Толик не считал нужным кого-то опасаться. Он щёлкнул замком, закрывая собаку дома, и повернулся к нам. Вокруг его глаз были тёмные круги.

Следующее, что я помню – чьи-то руки подняли Сашу и понесли наверх. Пока я поднималась сама, рядом с дверью нашей квартиры оказалась сумка. В руке я каким-то чудом держала ключи. Дверь нараспашку, вещи - на полу, -- не снимая ботинок, я побежала к холодильнику за перекисью. Саша уже не кричала в голос, а с интересом смотрела, как мама мечется по квартире, и всхлипнула только тогда, когда ватка с холодным лекарством коснулась разбитого носика и губ. К счастью, всё было не так уж плохо, и, хотя рана была серьёзной, стало понятно, что без хирурга можно обойтись.

Когда я, наконец, вернулась в коридор, чтобы прикрыть дверь, то остолбенела от удивления: на площадке стояла коляска, и в её сетке были уложены аккуратно обтёртые помидоры и яблоки. Тут же, в сетке, покоились салфетки и прочая наша житейская мелочь. Снизу доносился равномерный скребущий звук. Я подошла к перилам и посмотрела вниз.

Серенький свет по-прежнему еле пробивался сквозь слепое оконце, тусклая лампочка освещала клубы дыма. Кто-то возился возле входной двери. Я пригляделась: на площадке, попыхивая сигаретой, Толик подметал остатки нашего курабье.
2005 г.